Анализ стихотворения Тютчева
«Утро в горах»
Пейзажные картины, выстроенные по излюбленной поэтом вертикали, определяются двумя естественными доминантами — небом и горами. Образ далеких вершин связан с безупречно белым горним миром, который противостоит «удушливо-земному» существованию. Подобная антитеза моделируется в стихотворении «Снежные горы», первоначальная редакция которого включала и анализируемый текст. «Дольный мир» предстает пассивным, «полусонным» и обессиленным, а «выси ледяные» полны жизни — таинственной, «огневой», недоступной человеческому разуму.
«Утро в горах» 1829 г. обнаруживает традиционную образную структуру тютчевской природной зарисовки: вершины окружает яркая «лазурь небесная». Последнюю характеризует необычное олицетворение, наделяющее деталь пейзажа свойством ощущать человеческие эмоции — смеяться. «Светлая полоса» долины, пролегающей между гор, отражает великолепие голубого неба. В стихотворном тексте встречается лаконичная отсылка к прошлому: ночью прошла гроза, и поэтому утренняя панорама выглядит особенно ясной, чистой, выразительной.
Взгляд лирического героя-созерцателя вновь устремляется вверх, на склоны «высших гор», покрытые облаками. Завершает произведение эмоциональная доминанта — пышное сравнение скоплений тумана с невесомыми «руинами» дворца, возведенного магической силой.
В поэтическом тексте фигурирует колористическая лексика с чистыми оттенками голубого и белого. Она поддерживает восторженное романтическое настроение лирического «я», очарованного открывшейся панорамой.
Не всегда изображение горных цепей очерчивается пейзажной проблематикой. Логично, что идеальное пространство «недоступных громад» становится прибежищем неземных существ — небесных ангелов. Об этом говорит лирический субъект позднего стихотворения «Хоть я и свил гнездо в долине…» Показательно, что душа человеческая рвется ввысь, желая освободиться из «густого слоя» земной суеты.
Амбивалентность образа далеких вершин проявляется в произведении «Альпы». Антропоморфный ночной образ гор порождает «льдистый ужас» с сердце лирического «я». Характерно, что безоблачная лазурь, услаждавшая взор героя днем, здесь становится устрашающим «сумраком», поддерживающим мотивы смерти и хаоса. «Чары гибельные» развеиваются с восходом солнца, скрывающего в дневном свете двойственность модели мира.